Узел связи. Вечер. Связисты пьют чай и играют в карты. Благодать.
На узел из казармы спускается молодой. Он только что призвался. Он зелен и глуп. Он только что приговорен Родиной к несению службы на этом узле.
— Как зовут?
— Са-аня…
— Не боись, заходи. Начальник нам уже сказал — на телеграфе будешь сидеть. Водка есть?
— Не-ету…
— Зря. Ну, пошли, покажем тебе точку приложения боевых усилий.
Новичка ведут на телеграф. Там телеграфист пристально смотрит на стойку с аппаратурой, щелкает двумя-тремя тумблерами и задумчиво произносит:
— Коррекция кончается…
Это пароль. Все матерые связисты на узле его знают. Телефонист, который по идее должен дежурить на коммутаторе, но от безделья и скуки слоняется в телеграфной, подмигивает телеграфисту и старается удержать расползающуюся лыбу.
Новичку вручается красное пожарное ведро. Телеграфист, храня на лице обыденно суровое выражение, говорит:
— Беги в радийку, попроси у радиста полведра коррекции. Скажи, я просил.
Молодой, стуча копытцами, уносится в другой конец узла, в радийку, где на двух гигантских трансформаторах греет свое белое тело радист. Трансформаторы –гордость и счастье жизни радиста. «380 получают, 220 отдают, а на остальное гудят, — любит говаривать радист, после чего завистливо добавляет: — Чтоб я так жил…»
Телеграфист щелкает тумблером и включает громкую связь, чтобы слышать все, что будет происходить в радийке.
— Гыыы, — говорит он телефонисту.
— Хыыы, — отвечает ему телефонист.
Они отслужили уже по году и знают, что коррекция — это особый режим работы аппаратуры связи. Молодой не знает. Пока.
Из динамика начинают доноситься звуки.
— Чо надо? — спрашивает радист.
— Да это… Леха просил этой… коррекции. Полведра.
— Чевооо? — переспрашивает радист возмущенно. Он тоже в курсе этой народной забавы, и мгновенно включается в шоу. — А изюма на лопате ему не дать? Иди, скажи, что у меня у самого мало.
— Гы-гы-гы, — радуются телеграфист с телефонистом.
Возвращается молодой с пустым ведром и виноватым выражением на лице.
— Это… Он сказал, у него у самого мало.
Телеграфист хмурится.
— Да врет он все. У него там ведра на два еще есть. За трансформаторами. Иди, скажи, Леха сказал, пусть насыпет. Завтра вернем.
Молодой убегает.
— Это… Леха сказал, завтра вернет, — доносится из динамика.
— Да нету у меня коррекции, чего пристали! Ты у него в тумбочке под столом посмотри – у него там ее полно! — притворно гневается радист.
Телеграфист с телефонистом держатся за животики. Но к возвращению молодого бойца на их лицах вновь суровое и озабоченное выражение.
— Он это… Сказал, в тумбочке есть, — робко произносит боец.
— Открывай тумбочку, — командует телеграфист. В тумбочке кроме сломанного карандаша, ничего нет.
— Видишь? — спрашивает телеграфист. — Иди, давай. Скажи, пусть хоть четвертинку насыпет. Может, дотянем до завтра.
Телефонист не выдерживает и фыркает. Молодого бойца начинают терзать смутные сомнения. Он прищуривается.
— Я это… Ты сходи сам, а то он мне не дает, — и протягивает телеграфисту ведро.
— Ты что! — удивляется телеграфист. — У меня боевое дежурство! Мне нельзя с поста уходить!
Молодой переводит взгляд с одного старшего товарища на другого, пытаясь понять, в чем подвох. Тут телефониста окончательно прорывает.
— Гы-гы-гы, — радостно ржет он.
Телеграфист судорожно пытается вернуть контроль над мышцами лица, но терпит неудачу и присоединяется к ржущему телефонисту.
Молодой боец бросает ведро на пол и обиженно говорит:
— Чо вы!.. Козлы!
Телеграфист хлопает его по плечу.
— Да ладно тебе, этот… Саня! Пошли, чай попьем. В тыщу умеешь?..
Весь узел будет ржать еще неделю после этого случая. Потом все войдет в привычное русло.
До следующего призыва.
Journal information