Ведро коррекции

Узел связи. Вечер. Связисты пьют чай и играют в карты. Благодать.

На узел из казармы спускается молодой. Он только что призвался. Он зелен и глуп. Он только что приговорен Родиной к несению службы на этом узле.

— Как зовут?

— Са-аня…

— Не боись, заходи. Начальник нам уже сказал — на телеграфе будешь сидеть. Водка есть?

— Не-ету…

— Зря. Ну, пошли, покажем тебе точку приложения боевых усилий.

Новичка ведут на телеграф. Там телеграфист пристально смотрит на стойку с аппаратурой, щелкает двумя-тремя тумблерами и задумчиво произносит:

— Коррекция кончается…

Это пароль. Все матерые связисты на узле его знают. Телефонист, который по идее должен дежурить на коммутаторе, но от безделья и скуки слоняется в телеграфной, подмигивает телеграфисту и старается удержать расползающуюся лыбу.

Новичку вручается красное пожарное ведро. Телеграфист, храня на лице обыденно суровое выражение, говорит:

— Беги в радийку, попроси у радиста полведра коррекции. Скажи, я просил.

Молодой, стуча копытцами, уносится в другой конец узла, в радийку, где на двух гигантских трансформаторах греет свое белое тело радист. Трансформаторы –гордость и счастье жизни радиста. «380 получают, 220 отдают, а на остальное гудят, — любит говаривать радист, после чего завистливо добавляет: — Чтоб я так жил…»

Телеграфист щелкает тумблером и включает громкую связь, чтобы слышать все, что будет происходить в радийке.

— Гыыы, — говорит он телефонисту.

— Хыыы, — отвечает ему телефонист.

Они отслужили уже по году и знают, что коррекция — это особый режим работы аппаратуры связи. Молодой не знает. Пока.

Из динамика начинают доноситься звуки.

— Чо надо? — спрашивает радист.

— Да это… Леха просил этой… коррекции. Полведра.

— Чевооо? — переспрашивает радист возмущенно. Он тоже в курсе этой народной забавы, и мгновенно включается в шоу. — А изюма на лопате ему не дать? Иди, скажи, что у меня у самого мало.

— Гы-гы-гы, — радуются телеграфист с телефонистом.

Возвращается молодой с пустым ведром и виноватым выражением на лице.

— Это… Он сказал, у него у самого мало.

Телеграфист хмурится.

— Да врет он все. У него там ведра на два еще есть. За трансформаторами. Иди, скажи, Леха сказал, пусть насыпет. Завтра вернем.

Молодой убегает.

— Это… Леха сказал, завтра вернет, — доносится из динамика.

— Да нету у меня коррекции, чего пристали! Ты у него в тумбочке под столом посмотри – у него там ее полно! — притворно гневается радист.

Телеграфист с телефонистом держатся за животики. Но к возвращению молодого бойца на их лицах вновь суровое и озабоченное выражение.

— Он это… Сказал, в тумбочке есть, — робко произносит боец.

— Открывай тумбочку, — командует телеграфист. В тумбочке кроме сломанного карандаша, ничего нет.

— Видишь? — спрашивает телеграфист. — Иди, давай. Скажи, пусть хоть четвертинку насыпет. Может, дотянем до завтра.

Телефонист не выдерживает и фыркает. Молодого бойца начинают терзать смутные сомнения. Он прищуривается.

— Я это… Ты сходи сам, а то он мне не дает, — и протягивает телеграфисту ведро.

— Ты что! — удивляется телеграфист. — У меня боевое дежурство! Мне нельзя с поста уходить!

Молодой переводит взгляд с одного старшего товарища на другого, пытаясь понять, в чем подвох. Тут телефониста окончательно прорывает.

— Гы-гы-гы, — радостно ржет он.

Телеграфист судорожно пытается вернуть контроль над мышцами лица, но терпит неудачу и присоединяется к ржущему телефонисту.

Молодой боец бросает ведро на пол и обиженно говорит:

— Чо вы!.. Козлы!

Телеграфист хлопает его по плечу.

— Да ладно тебе, этот… Саня! Пошли, чай попьем. В тыщу умеешь?..

Весь узел будет ржать еще неделю после этого случая. Потом все войдет в привычное русло.

До следующего призыва.