Синие птицы счастья

Птицы, синие птицы счастья летят себе в небе и плевать хотели на нас здесь, внизу.

А я хожу по земле, и мне непонятно на душе, то ли хочется петь, то ли плакать, то ли выпить. Я беру кружечку коньяка, и выхожу на балкон, и стою, и смотрю на реку. Я жду, когда она пойдет. А река смотрит на меня, потому что ей тоже интересно, когда я пойду. Она знает, что у меня не хватит терпения ее перестоять. Она может еще полмесяца стоять будет. Я столько не продержусь. У меня столько коньяку нет.

А когда река пройдет, придет весна. Весна у нас приходит сразу после ледохода, и притаскивает с собой какие-то приятные запахи оттаивающей мостовой, и сырой почвы, отряхивающейся от снега, и всякой дряни, которая тоже выбирается из-под снега и подставляется под лучи солнца. Интересно, как всем этим бычкам и пластиковым стаканчикам удается все время выбираться на поверхность сугроба?

И я буду выходить на работу утром, и говорить: «Блин, ну где эта весна?» — потому что по утрам еще прохладно. А потом дойду до почтамта, и пойму — все-таки весна, потому что жарко мне в куртке и вязаной шапке. И надо уже что-то одеть более легкое. Жарко. Жарко. А идти еще 3 километра, и пока дойду, весь взмокну.

А небо между тем становится все более синим. Зимой оно седое и какое-то нелюдимое, будто смотрит на нас сверху и думает: «Вот дряни-то внизу наросло!»

А весной оно свежеет и становится синим, и в нем летают птицы. Синие птицы счастья. И начхать им на нас тут, внизу, потому что у них синева и простор, а у нас грязь, морока, суета, светофоры, ручьи мерзкого цвета и содержания, и черные ветки берез, и серые сугробы, украшенные бычками, и обледеневшие за ночь тротуары, и рожи наши хмурые, невыспавшиеся, авитаминозные, озабоченные мыслями о том, как не промочить ноги и когда же, черт ее дери, зарплата.

А там, наверху, благолепие и красота. Там холодно и дивно, и солнечные столбы подпирают облака, и воздушные потоки держат ласково под крылья, и птицы поют, поют! Хорошо им там, вдали от нашей гадости, от луж этих, от грязи из-под колес, от сосулек, падающих с крыш, от карманников в маршрутках.

А я тут внизу, и я иду по улице, и смотрю на них. И больно мне, что нет у меня крыльев. И хочется не то плакать, не то выпить, а может и петь.

А они там наверху, смотрят вниз на нас, и радуются, что нет у нас крыльев. Потому что знают — были бы у нас крылья, не было бы в небе простора, не было бы синевы, не было бы солнечных столпов и небесных течений.

Крикнуть бы им: «Дайте крылья, дайте хоть мне!»

Но они не услышат. У них там простор и синева, а у нас тут слякоть и светофоры, и зачем им спускаться сюда, вниз? Что они тут не видели?

И летят синие птицы счастья высоко в небе, и поют, недостижимые, весенние, далекие от наших мелких забот.

А я хожу по улицам, и промачиваю ноги, и гляжу на светофоры, и уворачиваюсь от грязи из-под колес, и покупаю хлеб. А потом прихожу домой и выхожу на балкон, чтобы посмотреть на реку. Как там она?

Река стоит, белая и холодная, как невеста в сугробе, и над ней в небе парят птицы. Синие птицы счастья, которые никогда ко мне не прилетят.